Гонение на христиан в правление императора Марка Аврелия

Марк Аврелий, замечая постоянное увеличение христианских обществ и опасаясь за государ-.ственную религию, а вместе с нею и за целость империи, старался всеми мерами поддержать в народе отечественное служение богам. Кроме того, как государь-философ и притом стоик, он смотрел на христиан, как на заблуждающихся, упрямых фанатиков, и ненавидел их за их, по его понятию, суеверное учение, особенно за их горячую веру в будущую жизнь и святое одушевление при встрече со смертию. Такой государь не мог безучастно смотреть на христиан: "Если они, – думал он, – суеверы и фанатики, неразумеющие лживости своих убеждений и еще вредные для государства, то надо их разубедить, сообщить им правильные убеждения, чтобы они были достойными членами государства, хотя бы для достижения этой цели пришлось употребить насилие". И вот, Марк Аврелий не только не останавливает, подобно прежним императорам, обычных народных возмущений против христиан, но даже сам издает "новый эдикт" касательно их, отличных от эдиктов прежнего времени. Теперь повелевается разыскивать христиан, убеждать их отказаться от своих заблуждений, и, если они останутся непреклонными, предавать пыткам, которые прекращать только тогда, когда они сознают свои заблуждения и поклонятся богам. Таким образом, преследование христиан началось и было очень жестоко. По-прежнему они обращались с просьбами о защите к самому императору, в лице своих апологетов, Мелитона, еп. сардийского, Афинагора, христианского философа, и др., которые, опровергая установившиеся на христиан взгляды, просили его, прежде чем гнать христиан, узнать их. Но государя-философа, твердо убежденного в истинности своих взглядов на христиан, ничто не могло отклонить от принятых мер. Христиан разыскивали, принуждали отказываться от христианства, предавали пыткам в надежде отречения, пока, наконец, не замучивали до смерти.

Перенесемся за длинный ряд веков, отделяющих нас от этой эпохи, и вообразим себя в одном из блистательнейших городов Малой Азии – в Смирне. Возвышаясь в виде амфитеатра над морем и гаванью, она со всех сторон представляла одинаково превосходный вид, но вид на нее издали был еще лучше, чем вблизи. В целом она казалась такой гармонически-прекрасной и цветущей, как будто она не постепенно воздвигалась, а внезапно явилась на поверхности земли. То и дело встречались театры, храмы, множество роскошных бань, одна другой прекраснее, места для прогулок, фонтаны и колодцы, роскошные дома, дворцы, улицы и площади, пересекавшиеся под прямым углом, выложенные разноцветным мрамором. Ко всему этому – прекраснейший климат, смягчаемый веявшим в городе с моря благодатным западным ветром. Сюда стекалось множество путешественников, желавших насладиться всеми прелестями роскошной полуазиатской жизни.

Но на этот раз мы застаем Смирну в страшном возбуждении по случаю разразившегося гонения на христиан.

Предоставим рассказ об этом самим современникам-очевидцам. Они составили описание происшедших в Смирне событий и послали ко всем церквам.

"Братия, – пишут они, – мы возвестили вам о мученичестве многих из наших, а в особенности блаженнейшего Поликарпа, который, как кажется, смертию своею положил конец гонению. Все случившееся допущено было Богом как бы для указания нам, что такое мученик, достойный евангелия. Поликарп был предан так же, как Господь, чтобы послужить нам не только образцом, но также для того, чтобы мы могли предложить его, как образец, ближним, что истинная и твердая любовь заключается не только в желании собственного спасения, но в желании спасения всех братий.

"Все мученичества были благоуспешны и перенесены мужественно. Кто не подивится мужеству, терпению и любви к Богу наших мучеников, которых бичевали столь жестоко, что видны были их жилы, суставы и внутренности? Самые зрители сострадали им и сожалели, тогда как сами мученики были воодушевлены таким мужеством, что не издали ни одного стенания, не выразили никакого ропота и доказали всем, что мученики Христовы во время своих мук уже не имеют более тела или, скорее, что Сам Господь близ них и их подкрепляет. Не помышляя ни о чем, как только о благодати Христовой, они презирали внешние мучения, зная, что часом страданий искупаются от муки вечной. Огонь жестоких палачей казался для них прохладою, потому что пред взорами их был тот огнь вечный, которого они избавлялись; очами сердца взирали они на блага, превосходящие все, что ухо может слышать, око видеть и человек когда-либо себе представить. Все это Бог показывал им, потому что они были уже не человеками, но ангелами. Приговоренных же на растерзание дикими зверями подвергали всякого рода мукам, в надежде заставить их отречься от Христа.

"Диавол прибегал против них ко всем коварствам, но, благодарение Богу, не мог победить ни одного. Мужественный Германик укреплял сподвижников своих, презирая зверей, которые должны были их растерзать. Проконсул старался поколебать его, убеждая пожалеть юность свою, но вместо ответа мученик раздразнил одного из зверей и привел в ярость, чтобы скорее оставить мир, исполненный несправедливостей и нечестий. Толпа, изумленная таким мужеством, кричала: "Умертви нечестивцев этих, и пусть идут за Поликарпом!"

"Фригиец, именем Квинт, недавно прибывший с родины, один только устрашился диких зверей. Он добровольно явился к проконсулу и уговаривал многих подражать ему, но проконсул, воспользовавшись его слабостию, убедил его совершить жертвоприношение. Это служит, братия, доказательством, что самому вызываться на подвиг не должно: евангелие нас этому не учит.

Поликарп епископ смирнский, хотел оставаться в городе и нисколько не смущался известием о гонении, однако, уступил советам просивших его и удалился в селение неподалеку от города. С ним было небольшое число верующих, и он проводил дни и ночи, по обычаю своему, в молитвах за все церкви вселенной. Однажды, во время молитвы имел он видение, что постель его горит. Тогда, обратившись к спутникам, пророчески изрек он: "Я буду сожжен живым".

Узнав, что его ищут, он удалился в другое селение, но едва успел выйти из дома, как пришли его преследователи. Не найдя Поликарпа, они подвергли пытке двух мальчиков, ему служивших. Один из них, уступая боли, открыл убежище господина своего.

Была пятница, когда слуги, преследовавшие Поликарпа, в сопровождении всадников и по указанию мальчика отправились схватить его, как разбойника. Прибыли они вечером. Поликарп лежал в верхней комнате небольшого дома и мог бы еще скрыться, но отказался от того, говоря: "Да будет воля Божия!" Он сошел вниз и стал разговаривать с преследователями, а те, видя, как он стар, удивлялись твердости его и тому, что им стоило столько трудов его взять. Поликарп приказал подать им есть и пить, сколько хотят, выпросив себе дозволение помолиться час на свободе. Ему позволили. Тогда, исполненный благодати Божией и стоя часа два, он громко молился так, что сами преследовавшие пришли в удивление и сожалели, что пришли взять такого благочестивого старца.

В молитве своей упоминал он всех, кого знал, великих и малых, знатных и простых, а также кафолическую Церковь всего мира. Когда же окончил молитву, и час отправления настал, то посадили его на осла и повезли в город. Была Великая суббота. ИренархБлюститель общественного порядка.> Ирод и отец его Никита выехали ему навстречу и посадили к себе в колесницу. Дорогою они говорили ему: "Что же дурного сказать: Господь Кесарь и принести жертвоприношение, чтобы спасти жизнь?" Поликарп сперва не отвечал им ни слова, но когда стали настаивать, то сказал: "Не сделаю того, что советуете". Обманутые в надежде своей преклонить его, они осыпали старца оскорблениями и столкнули с колесницы. Упавши, он повредил себе ногу, но, нисколько не смутившись и как-будто не чувствуя никакой боли, он радостно продолжал путь до амфитеатра. Там было такое смятение, что никого невозможно было расслышать.

Когда Поликарп вошел в амфитеатр, то был ему глас с небес: "Мужайся, Поликарп, будь непоколебим!" Произнесшего слова эти никто не видел, но те из наших, которые находились вблизи, ясно их слышали. Волнение удвоилось, когда узнали, что приведенный – сам Поликарп. Проконсул по обычаю спросил его, действительно ли он Поликарп, и после утвердительного ответа говорил ему: "Пощади старость свою, – и другие обычные слова. – Поклянись Фортуною Кесаря, одумайся и воскликни: смерть безбожникам!" Тогда Поликарп, спокойным, но строгим взором окинув преступную толпу идолопоклонников, которая волновалась в амфитеатре, и, поднявши к небу взор, со вздохом сказал: "Погуби безбожных!" – "Клянись, – говорил проконсул, – и я оправдаю тебя. Прокляни Христа!" Но Поликарп отвечал: "Восемьдесят шесть лет служу я Христу, и Он никогда не сделал мне никакого зла; как же хочешь, чтобы я проклинал Царя, Который спас нас?" – "Клянись, – продолжал проконсул, – Фортуною Кесаря!" Поликарп отвечал: "Если ты поставляешь себе в том славу, чтобы заставить меня поклясться, как говоришь, Фортуною Кесаря, и представляешь вид, будто меня не знаешь, то знай же, что я – христианин! Если же хочешь знать учение христианское и будешь слушать, то для этого достаточно одного дня". – "Говори это народу", – возражал проконсул. "Хочу говорить тебе, потому что уважаю сан твой: мы научены воздавать почесть царям и всем властителям, установленным от Бога, насколько то дозволяет совесть; что же касается до них, то я от них не завишу и отчета им отдавать не обязан". – "У меня есть дикие звери, – сказал проконсул, – и я брошу тебя им, если не изменишь своих убеждений". – "Можешь послать за ними, – отвечал Поликарп, – мне же изменять свои добрые убеждения на худые невозможно, напротив, полезно от худых переходить к добрым". – "Если не страшишься диких зверей, – сказал проконсул, – то могу велеть сжечь тебя живым, когда не изменишь убеждений". – "Ты угрожаешь, – отвечал Поликарп, – огнем, горящим только час и вскоре потухающим; разве не знаешь ты, что для нечестивцев есть огонь вечный, после будущего суда? Впрочем, чего ожидаешь? Делай, что хочешь!"

Поликарп, произнося эти слова и еще другие, исполнился уверенности и веселия; лицо его просияло. Убитым казался не он, а скорее проконсул, который не мог скрыть своего удивления. Чтобы выиграть время, он три раза посылал провозвестника своего повторять среди амфитеатра: "Поликарп признает себя христианином". При каждом провозглашении толпа евреев и язычников, живших в Смирне, приходила в ярость и кричала: "Это – учитель нечестия, это – отец христиан, истребитель богов наших; тот, который учит не приносить жертв, не чтить богов!" Они с воплем призывали азиарха (распорядителя зрелищ) Филиппа и просили выпустить на Поликарпа льва, но Филипп отвечал, что сделать сего нельзя, потому что зрелище зверей уже окончено. Тогда все начали кричать: "Сжечь Поликарпа живым!" Пророчество его, после видения, что будет сожжен живым, должно было исполниться.

Едва народ произнес слова эти, как побежали в склады и в бани за дровами. Евреи казались ревностнее и торопливыми более обыкновенного. Костер был готов. Поликарп снял мантию, развязал пояс и старался снять обувь. Обыкновенно, он этого сам никогда не делал, а каждый из верующих стремился оказать ему эту услугу, чтобы только иметь случай прикоснуться к телу его, потому что, по святости своей, Поликарп еще до мученичества своего был исполнен всяких благ. Поликарпа, окруженного всеми орудиями казни, хотели было пригвоздить на костре, но он сказал:

"Не беспокойтесь. Тот, Кто дает мне силу претерпеть огонь, подаст мне и на то, чтобы остаться неподвижным без пригвождения".

Его не пригвоздили, а только привязали. Поликарп с руками, связанными за спиною и скованными, походил на агнца, избранного в жертву, благоприятную Богу. Тогда, подняв глаза к небу, сказал он: "Господи Боже Всемогущий! Отче возлюбленного Сына Твоего Иисуса Христа, научившего нас познать Тебя! Боже ангелов, властей, всей твари и всего сонма праведных, живущих пред Тобою! Благодарю, что, включив меня в число мучеников, Ты удостоил меня ныне быть причастником чаши Христа Твоего, на воскресение в жизнь вечную души моей и тела в нетлении, дарованном Духом Святым! Да буду же сопричтен к числу мучеников, как жертва благоприятная, избранная по предопределению Твоему, которое изрек мне, а ныне исполняешь, о Боже истинный, не знающий неправды! Славлю Тебя за все, благословляю и прославляю со предвечным Иисусом Христом, возлюбленным Сыном Твоим, Которому со Святым Духом слава ныне и присно и во веки веков. Аминь!" Когда Поликарп окончил молитву и сказал "аминь", то служители зажгли костер. Огромное пламя немедленно запылало, но в то же самое время увидели мы великое чудо, – мы все, удостоившиеся быть свидетелями мученичества и которым препоручено было возвестить оное прочим. Пламя изогнулось как бы в пещи или скорее вздулось, как ветрило от напора ветра и облекло мученика как бы сиянием. Среди пламени тело его не походило на плоть, которую жарят, а скорее на пекущийся хлеб, на золото или на серебро в горниле. Все мы чувствовали запах, походивший на ладан или другое драгоценное благовоние.

Зрители, раздраженные тем, что тело Поликарпа не горит, требовали от палачей, чтобы пронзили его оружием. Те повиновались. Немедленно увидели мы вылетевшего голубя, а из тела вытекло столько крови, что она совершенно угасила огонь. Народ был поражен этим и увидел различие между неверующими и избранными.

Враг праведных, в зависти и злобе своей, видя дивного мученика сего добродетель, в которой подвизался святитель с юности своей, венец бессмертия, им заслуженный, и награду, его ожидавшую, решился воспрепятствовать нам сберечь остатки тела Поликарпа, которые многие желали бы взять. Диавол внушил Никите, отцу Ирода, и брату его Алкису просить проконсула не давать тела мученика на погребение. "Христиане готовы, – говорили они, – оставя своего Распятого, поклоняться ему". Говорили же это по внушению евреев, заметивших, что мы хотим взять тело из огня. Они не понимали, что мы не можем оставить Христа, претерпевшего распятие за спасение всех тех, кто спасается, и что боготворить другого не станем, потому что поклоняемся Ему, как Сыну Божию, но что любим по справедливости мучеников и подражателей Господа за их пламенную любовь к Царю нашему и Спасителю. Да последуем примеру их и разделим их участь!

Сотник, услышавши рассуждение евреев и желая прекратить их, приказал сжечь тело, но мы собрали кости, считая их дороже золота и драгоценных камней, и положили в приличное место".

В это же время путешествовал из Далматии в Кампанию один молодой христианин, вероятно, от рода славянского, знатный происхождением, статный и прекрасный собою: "Муж млад лет, но нравом и христианскою мудростию стар, лицом честен, и всем телом изряден, благодатию же и святынею изряднейший, светел благородием, светлейший же верою, имя ему Иулиан". Близ города Анагни встретился святой Иулиан с римскими воинами, разосланными по всей Кампании для отыскивания христиан, и приветствовал их христианским словом: мир вам, братия! "Кто ты и откуда?" – спрашивали воины, уже из кроткого обращения угадывая, что встретившийся с ними незнакомец должен быть христианин. Раб Божий, желающий страдать и умереть за Христа, безбоязненно отвечал: "Я – христианин, называюсь Иулианом, мое отечество Далматия, а прохожу эти страны с проповедию евангельскою, всюду увещевая людей, чтобы они отверглись идолов и познали единого истинного Бога и Христа Господа моего, за Которого я хочу положить душу свою".

Столь смелый и благородный ответ изумил воинов, но не смягчил жестокости их. Они связали юного христианина, жестоко били его, говорили с насмешкою: "Увидим, правда ли, что ты хочешь умереть за Распятого", и повлекли в город Атину, где имел свое пребывание римский префект Флавиан, человек свирепый, ненавистник имени христианского, нарочно посланный в Кампанию для того, чтобы злобнее действовать против христиан. Он тотчас приказал ввергнуть святого Иулиана в страшную темницу, называвшуюся студеный ров, и уморить его там голодом. Но Бог, никогда и нигде не оставляющий верных рабов Своих, послал ангела Своего в темницу, который в продолжение семи дней питал святого Иулиана пищею небесною, беседовал с ним, ободрял и укреплял, и в лицезрении которого мученик Христов почерпал неизъяснимое наслаждение.

Двукратно святой Иулиан выводим был из темницы на суд; двукратно предаваем был ужасным истязаниям и мукам, – но ничто не могло поколебать его твердости. "Слава моя и похвала – Распятый Христос Бог мой, – ответствовал он всякий раз, когда его принуждали воздать честь и славу идолам; и да не будет мне о чем ином хвалиться, но только о кресте Господа моего; я готов умереть за святую веру мою". Когда его били по лицу и растягивали все суставы на мучилищных орудиях, он как бы не чувствовал боли, усердно молился и слышал с неба голос: "Не бойся, подвизайся мужественно". Непобедимое терпение раба Господня в первый день страданий победило языческое упрямство многих зрителей и обратило к вере Христовой более тридцати человек. На другой день святой Иулиан снова был выведен на позорище; игемон приказал умножить муки, усилить истязания и пытки; но силою Божией руки у мучителей ослабели и разболелись так, что они не могли ни прикоснуться к святому, ни держать орудий мучения. В то же время прибежал на позорище вестник и сказал, что главное в городе капище Сераписа обрушилось неизвестно от чего, и все идолы рассыпались в прах. Суеверные и слепые язычники приписали это происшествие волшебству святого мученика, и, опасаясь, чтобы не случилось еще больших бедствий для их богов, потребовали немедленной смерти Иулиана: игемон тотчас издал повеление, – отсечь ему голову секирою на месте падшего капища, в отмщение бесчестия богам, от него нанесенного.

на сайт